— Какие у нас в этом году прогнозы по объемам сбора зерна?
— По текущим прогнозам, валовый объем собранного в этом году зерна будет вторым за всю нашу историю.
У нас был рекорд валового сбора в 1978 году, когда РСФСР еще была в составе СССР, — тогда мы собрали 127,8 миллиона тонн. Такой показатель был достигнут за счет площадей — зерновыми культурами было засеяно 78 миллионов гектаров. Этот рекорд был побит в 2017 году — мы собрали 135,2 миллиона тонн зерна, но с 48 миллионов гектаров, то есть посевные площади были на 30 миллионов гектаров меньше. Получилось это благодаря повышению урожайности и интенсификации земледелия.
В этом году весенний прогноз по валовым показателям был достаточно хорошим. Под озимым севом у нас были рекордные площади — 18 с лишним миллионов гектаров, и из примерно 81−82 миллионов тонн пшеницы более 50 миллионов мы получим именно с озимого сева. Остальное — с ярового сева. Площадей там больше, а урожайность существенно ниже, поэтому фокус на озимый сев дает хорошие результаты.
Но из-за погодных условий практически все аналитики снизили свои прогнозы: в какой-то момент цифры упали до 120 миллионов тонн, хотя изначально прогнозы были на уровне 127−128 миллионов тонн. Я тогда комментировал: «Слава богу, нам с погодкой не везет», потому что еще один рекорд привел бы к сильному падению цен, и в нынешних условиях это очень тяжело сказалось бы на экономике.
Сейчас прогнозы выросли, причем очень существенно. Из-за погодных условий мы действительно показываем довольно низкие результаты на юге: урожайность упала в Кубани, Ставропольском крае, Ростовской области. Но в других сельскохозяйственных областях, в первую очередь в Центральной России и Поволжье, урожайность выросла, компенсируя потери в южных регионах России. В результате текущий прогноз у всех аналитиков — около 130 миллионов тонн.
— Выходит, для производителей высокая урожайность может стать проблемой? Ведь высокий уровень предложения ведет к падению цен.
— Да, это так, но это не вина высокой урожайности: для сельхозпроизводителя выгоднее получить высокую урожайность с меньших площадей. Конечно, периодически мы сталкиваемся с кризисом перепроизводства — он серьезно влияет в первую очередь на экономику: реализация продукции затруднена, «рынок покупателя» диктует свои правила и условия. Это достаточно болезненный процесс, но в этом случае крестьяне не будут ухудшать технологическую базу — они будут сокращать посевные площади, и все.
— Повлияла ли ситуация с коронавирусом на рынок зерна?
— Определенное влияние есть, но оно очень ограниченное и в основном касается перераспределения внутреннего потребительского спроса. Когда началась пандемия и связанные с ней ограничения, в том числе режим самоизоляции, народ стал в больших количествах закупать крупу, и это нарастило спрос на крупы и крупяные изделия. Правда, когда люди запаслись крупами, волна ажиотажного спроса на них спала. Что касается хлеба и хлебобулочных изделий, коронавирус практически не оказал влияния на этот сегмент.
Кстати, по некоторым позициям перераспределение спроса наблюдается и сейчас: например, мы столкнулись с повышением спроса на овес. Это очень дешевая культура, которую обычно сложно продать. В основном она идет на фуражные цели, засевается по остаточному принципу, для поддержания севооборота, и площади под нее довольно давно сокращаются. Но все равно этих площадей достаточно, и в текущем сезоне мы получим неплохой урожай, цены на который поднялись из-за волны спроса.
— Насколько для нас как экспортеров благоприятна конъюнктура сейчас на мировых рынках?
— На старте сезона было тяжело: у нас сильно, почти на 50%, выросли издержки по сравнению с прошлым сезоном, в основном за счет роста цен на топливо. Этот рост отразился на всей производственной цепочке: удобрениях, средствах защиты и т.д. Издержки там тоже увеличились, хотя и не так заметно: на 10−15%. Это сильно ухудшает производственную экономику, особенно учитывая резкое падение мировых цен на старте сезона. Однако нам сильно помогло падение рубля — оно компенсировало все эти факторы и связанные с ними потери.
Кроме того, мы видим значительный спрос на нашу продукцию на внешнем рынке. Мы достаточно активно отгружаем зерно и выигрываем тендеры в Египте. Для нас эти тендеры — своего рода лакмусовая бумажка, по ним мы оцениваем состояние рынка. Когда египтяне покупают зерно у нас, мы понимаем, что конкурентоспособны. Когда они переключаются на Украину, Румынию, Болгарию, Францию, других поставщиков, это говорит о том, что мы «не пролезаем» по цене.
Кстати, с прошлого сезона мы начали активно конкурировать с Украиной. Раньше она не была нашим конкурентом в сегменте продовольственной пшеницы, так как, в отличие от России, поставляла в основном фуражное зерно, и мы работали на разных рынках сбыта. Но в прошлом году Украина получила очень хороший по качеству урожай пшеницы и вышла для традиционные для нас рынки. Сейчас она — наш серьезный, системный конкурент.
— Продолжая тему качества, хотел узнать, в какой степени наши селекционеры отвечают на запрос российского сельхозпроизводителя?
— По пшенице селекционная работа идет достаточно неплохо. Мы в пшеничном сегменте конкуретноспособны по сравнению с теми сортами, что предлагают западные селекционеры. Например, Национальный центр зерна имени П.П. Лукьяненко на Кубани производит пшеницу с потенциалом до 150 центнеров с гектара. Да, она предназначена для южных регионов, в основном там и используется, но потенциал у ней очень масштабный. И де-факто она дает урожай по 70−80 центнеров с гектара. И эта селекция сорта доходит до Курской области, где некоторые хозяйства получают по 70−75 центнеров с гектара. Очень хорошие показатели по урожайности и она устойчива к погодным катаклизмам и многим заболеваниям. Но это в пшеничном сегменте, в других сегментах мы проигрываем конкурентную борьбу, проигрываем даже по таким традиционным культурам как рожь. Та же германская селекция бьет нашу селекцию по показателям. Семена эти, естественно, дороже, но крестьяне их покупают, потому что они продуктивнее и экономический эффект дают.
— А что вы думаете про перспективы многолетней пшеницы, которую еще академик Николай Васильевич Цицин разрабатывал? Про нее недавно много в СМИ писали. Насколько подобные сорта могут быть востребованы?
— Практически перспектив у нее нет. Задумка была хорошая — получаешь ресурс на долгие годы, который не требует вложения в семена. Вроде как экономишь на затратах. Но это советская логика. Тогда и с пшеничной селекцией было не так хорошо как сейчас, и были у нас востребованные сорта, но в тех условиях они были неспособны реализовать свой потенциал, учитывая, что технологии были отсталые.
При отсталых технологиях эта идея могла бы неплохо сработать, поскольку генетика однолетней пшеницы не давала эффекта. По сравнению с ней, в рамках используемых технологий, использование многолетней пшеницы могло дать эффект. При использовании нынешних технологий у многолетней пшеницы практически нет шансов.
Вы начнете сеять многолетнюю пшеницу, экономить на покупке семян. Но урожайность у вас при этом упадет в разы. Практика это уже показала. Надо ли этим в принципе заниматься? Мне кажется, что лучше бы направить усилия на селекцию наиболее востребованных рынком сортов, востребованных рынком. Например, устойчивых к ржавчине пшеницы, морозоустойчивых, что актуально для наших северных регионов и чем мало кто сейчас занимается. Или — наличие определенных питательных свойств. Ведь сейчас мировой тренд — пшеницу все больше и больше начинают использовать в глубокой переработке. Но никто из селекционеров не озадачен этой проблемой — у нас перерабатывающая промышленность слабо развита.
Интервью и фото: ИА REGNUM.
